С чего же начать?.. Как написать и как объяснить то, что пришло из ниоткуда и ушло в никуда… То что-то, что вдруг загорелось, всколыхнулось в, казалось, давно онемевшем сердце… Прошло крупной дрожью, сентиментальной оторопью, какой-то задумчивой до ступора лихорадкой, и то, что, казалось, так же тихо ушло…
А может, еще нет?…
С чего же начать?.. Как написать и как объяснить то, что пришло из ниоткуда и ушло в никуда… То что-то, что вдруг загорелось, всколыхнулось в, казалось, давно онемевшем сердце… Прошло крупной дрожью, сентиментальной оторопью, какой-то задумчивой до ступора лихорадкой, и то, что, казалось, так же тихо ушло…
А может, еще нет?.. Может, затаилось на время в непонятном и непонятом сердце… или все же ушло, схлынуло, отлетело?..
Как объяснить себе-то (а другим – тем более, как объяснить?!), что сегодня та, кто меня так волновала и согревала все эти дни, заставляла нестись вскачь даже мое чересчур осторожное и выхолощенное годами и разочарованиями воображение – сухое, как математическая формула без вариантов, та, которая заставляла мое сердце звенеть высокой песней, та, которую я уже почти боготворил, почти любил в своих несносных мечтах и о которой так грезил – несмотря на все предупреждения и предубеждения, сегодня строго, и как-то грустно, сказала мне… что в пятницу она выходит замуж.
Нет, ну не мальчик уже… уже все виски до пепла сожжены, а в уголках глаз вороньи лапки пробегают всякий раз, как пытаюсь грустно улыбаться… Уже дочь девица, бывшая жена, такая всегда юная девочка-женщина, уже матерая волчица, а мама – давно не мама, а бабушка, а я напридумывал себе, насочинял, наврал-то!..
Сколько же это было лет, десятилетий, веков, что никто, ну ни один живой женский образ – ни близкий, ни чужой, не пробуждал во мне вообще никаких чувств?.. Так, словно и не жил, а спал я все время… а так хотелось влюбиться, потерять голову и все остальные части тела! До потери памяти, до самозабвения, до самой смерти!..
Заставлял… заставлял себя думать иногда… о той… о другой… о третьей… А все не думал… не то… все был мертв и уже почти смирился… начал жить чем-то другим… а их, женщин, всех этих, предал сиротливой памяти и сырой земле…
И вдруг… ОНА… чужая и тут же родная… близкая и далекая… моя сразу и совсем не моя… Молодая, красивая, гордая, королевская, строгая, теплая, отстраненная, печальная… Моя… Я сразу почувствовал, что моя. Нет, не я… сердце глупое заверещало пичужкой: «Твоя, твоя, твоя!», и ничего уже я не мог с ним поделать, никак глотку ему проклятому не мог заткнуть…
Господи, как, наверное, смешон я был со своей детской искренностью, когда каждый день совсем не по своим делам бегал туда, где была она. Когда первый раз осмелился протянуть несмелой рукой большое красное яблоко и взвиться в небо всей своей глупой сущностью, когда она его взяла и посмотрела протяжно в мои глаза своими непонятными глазами…
Как же жалок я бы в своей седовласой наивности, когда вместо коллег стал ходить к ней с документами, лишь бы только наблюдать за тем, как она медленно и величаво выстукивает по клавишам, нашептывая себе под изящный носик вслух, заметив, что я совсем оторопело слежу за каждым движением ее тела…
Как ничтожен был я, когда, невзирая на смешочки и шепоточки, прежде чем, схватив бумажки, мчаться к ней, забегал в буфет за шоколадом, трюфелями и апельсинами… Чтобы, протянув их на своей открытой ладони, как близкому сердцу другу, радоваться тому, как несмело и озадаченно она их берет, недоумевая от внимания того, у кого голова уже седая-то…
Как ей было объяснить, что не ждал я ничего… что хотел дарить, самое малое, и радоваться тому счастью, которым это дарение меня накрывало с головой и уносило прочь на теплых волнах грешного воображения… И тогда я почти бежал по коридорам, напевая себе под нос что-нибудь, и такие же солидные коллеги смотрели мне вслед и недоумевали моему счастью…
Как был я смешон, когда снова подумал, поверил, поддался тому, что убедил себя, что настоящее, искреннее чувство не может, не должно быть смешным и некрасивым. Все для того, чтобы в ответ на свою щенячью радость и протянутый в руке солнечный апельсин-знак «Я Вас люблю» услышать равнодушное «Я выхожу замуж»…
Глупец! Шут! Преступник против себя! Как ты мог надеяться, поверить этой жестянке, именующей себя сердце, качающей через твои жилы кровь! Как ты мог быть искренним с женщиной! Кто тебя убедил в том, что они что-то вообще способны оценить?!
Зачем?! Лишь для того, чтобы снова страдать, как сто лет тому, когда и та, которую ты любил больше жизни, предпочла твоему любящему сердцу расчетливую руку?
Как все глупо, наивно, нелепо… Размазня, тряпка, идиот… лучше возьми и швырни свое сердце о каменную стену… Впрочем, именно так и должен был сделать еще тогда, ибо без него можно быть счастливым, а с ним никогда…
Она закрыла очередную главу моей жизни под названием «Я так искренне и глупо Вас любил». Одним движением, в очередной раз дав понять, что искренность в любви и сама любовь должны оставаться в сказках, но не в жизни. В жизни им места не должно быть…
И все-таки, вопреки всей сердечной боли, всему детскому разочарованию, хочется поднять свои заплаканные как у ребенка глаза и седеющую голову к небу и прошептать: «Я так хочу любить и быть любимым. Просто так. Так просто. Просто»…
Добавить комментарий